Mif-legenda

В этом подпункте пойдет о прототипах двух, не последних по значимости героев пастернаковского романа: учителя математики, а затем красного комиссара и полководца Павла (Патули) Антипова-Стрельникова и подпоручика царской армии, а за­тем белого генерала Юсупа Галиуллина. Второй из них с точки зрения прототипов почти неизвестен, по крайней мере, широкой публике, первого же традиционно связывают с одним вполне опреде­ленным и очень известным прототипом.

Стоит также подчеркнуть, что многие современ­ники определенно узнавали в Антипове Маяковско­го с его повышенной революционностью в сочета­нии с неподходящим непролетарским происхожде­нием. По замечанию Дмитрия Быкова относительно Стрельникова, «та самая революция, которую он так любил, в которую так верил, — теперь преследует его и неизбежно настигнет. То же произошло и с Маяковским.

Антипов — антипод Живаго так же, как Маяков­ский в поэзии был антиподом Пастернака. Сам Пастернак говорил в 1954 году поэту Варламу Шаламову, только что освободившемуся из ГУЛАГа: «Как много плохого принес Маяковский литерату­ре — и мне, в частности, — своим литературным ни-гилизмом, фокусничеством. Я стыдился настояще­го, которое получалось в стихах, как мальчишки стыдятся целомудрия перед товарищами, опере­дившими их в распутстве».

Юрий Живаго признается Иннокентию Дудорову, что Маяковский ему никогда не нравился из-за своего бунтарства. В качестве Маяковского-бунтаря в романе выступает Антипов-Стрельников.

Вот как в одном из черновиков романа Пастер­нак рисовал образ Стрельникова в восприятии Юрия Живаго: «Как он любил всегда этих людей убеждения и дела, фанатиков революции и рели­гии! Как поклонялся им, каким стыдом покрывался, каким немужественным казался всегда перед ли­цом их. И как никогда, никогда не задавался целью уподобиться им и последовать за ними. Совсем в другом направлении шла его работа над собой. Го­лой правоты, голой истины, голой святости неба не любил он. И голоса евангелистов и пророков не по­коряли бы его своей все вытесняющей глубиной, если бы в них не узнавал он голоса земли, голоса улицы, голоса современности, которую во все века выражали наследники учителей — художники. Вот перед кем, по совести, благоговел он, а не перед ге­роями, и почитал совершенство творения, вышед­шего из несовершенных рук, выше бесплодного са­моусовершенствования человека». Примерно так Пастернак смотрел на Маяковского.

Однако Маяковского видели прототипом не только Антипова, но и другого персонажа рома­на — адвоката Комаровского. Эту гипотезу выдви­нул литературовед Игорь Смирнов, оговариваясь, что «Комаровский и соответствует, и не соответст­вует Маяковскому. Далеко не все в облике Комаровского воспроизводит черты Маяковского». Смир­нов выделяет следующие черты сходства между по­этом и персонажем.

Первая черта сходства сразу бросается в глаза: и у поэта, и у персонажа польские фамилии одинако­вой конструкции (польская фамилия и у другого очевидного прототипа — бывшего возлюбленного Зинаиды Николаевны Пастернак, Николая Милитинского).

Есть и гораздо менее очевидные параллели. Мая ковский боялся инфекций и был помешан на соблю­дении личной гигиены. А в квартире Комаровского нет «ни пылинки, ни пятнышка, как в операцион­ной». Как и Маяковский, Комаровский — завзятый картежник. Той же страстью наделен и его неиз­менный спутник Сатаниди. Он и Комаровский иг­рают в карты в салоне Свентицкой.

Смирнов указывает на некоторое сходство в привычках поэта и персонажа. Комаровский час­то гуляет по Кузнецкому мосту. В «Охранной гра­моте» Пастернак пишет о Маяковском, который «прогуливался по Кузнецкому, глуховато потяги­вал в нос, как отрывки литургии . клочки своего и чужого».