Mif-legenda

Эти впечатления наложились у Пастернака на более ранние -- от поездок в деревню зимой 1929/30 года.

О той же злосчастной поездке вспоминала вто­рая жена поэта Зинаида Николаевна: « .Его пригла­сили на Урал посмотреть заводы и колхозы, позна­комиться с жизнью в тех местах и написать что-ни­будь об Урале. Поездка предвиделась на три-четыре месяца. Борис Леонидович поставил условие, что возьмет с собой жену и детей .

Первое время мы жили в гостинице «Урал» в Свердловске. Столовались мы в обкомовской сто­ловой. Потом нас переселили на озеро Шарташ под Свердловском и дали нам домик из четырех ком­нат. Время было голодное, и нас снова прикрепили к обкомовской столовой, где прекрасно кормили и подавали горячие пирожные и черную икру. В тот же день к нашему окну стали подходить крестьяне, прося милостыню и кусочек хлеба. Мы уносили из столовой в карманах хлеб для бедствующих кресть­ян. Как-то Борис Леонидович передал крестьянке в окно кусок хлеба. Она положила десять рублей и убежала. Он побежал за ней и вернул ей деньги. Мы с трудом выдержали там полтора месяца. Борис Ле­онидович весь кипел, не мог переносить, что кру­гом так голодают, перестал есть лакомые блюда, от­казался куда-либо ездить и всем отвечал, что он достаточно насмотрелся. Как я ни старалась его убедить, что он этим не поможет, он страшно воз­мущался тем, что его пригласили смотреть на этот голод и бедствия и писать какую-то неправду, прав­ду же писать было нельзя. Я пыталась его отвлекать, устраивала катание по озеру на лодке .

Он стремился уехать в Москву. Я понимала, что ему тяжело жить в такой обстановке, видеть голод и несчастья крестьян. Отговорившись болезнью Бо­риса Леонидовича, мы попросили взять нам биле­ты в Москву. Предлагали подождать еще неделю мягкого вагона. Борис Леонидович был непрекло­нен и говорил, что поедет в жестком. На вокзал нам принесли громадную корзину со съестным. Он не хотел брать, но я настояла, так как на станциях ни­чего нельзя было купить, а ехать предстояло четыре дня. Всю дорогу до Москвы мы ехали полуголод­ными: Борис Леонидович запретил открывать кор­зину и обещал раздать все соседям по вагону, если я нарушу запрет. Я очень хорошо его понимала, но со мной ехали маленькие дети, и я с краешка корзи­ны доставала продукты и кормила сыновей тайком в уборной.

Меня порадовала и еще больше

покорила новая для меня черта Бориса Леонидовича: глубина со­страдания людским несчастьям. И хотя на словах я не соглашалась с ним, но в душе оправдывала все его действия. На каждой остановке он выбегал, по­купал какие-то кислые пирожки . Дома мы откры­ли эту корзину. Продуктов оказалось так много, что мы питались ими целый месяц.

По приезде в Москву Борис Леонидович пошел в Союз писателей и заявил, что удрал с Урала без задних ног и ни строчки не напишет, ибо он ви­дел там страшные бедствия: бесконечные эшелоны крестьян, которых угоняли из деревень и переселяли, голодных людей, ходивших на вокзалах с про­тянутой рукой, чтобы накормить детей. Особенно возмущала его обкомовская столовая. Он был на­строен непреклонно и требовал, чтобы его никогда не приглашали в такие поездки. Больших усилий стоило заставить его забыть это путешествие, от ко­торого он долго не мог прийти в себя».