Mif-legenda

Решающее объяснение произошло в июле 1930 го­да на даче в Ирпене под Киевом, куда Нейгаузы пригласили Пастернака.

Заходя к Зинаиде Николаевне (их дачи были по соседству), Пастернак заставал ее в домашней ра­боте — стирке белья, которое она затем крахмалила и гладила, мытье полов, стряпне.

«В этом прозаическом и будничном виде, рас­трепанная, с засученными рукавами и подоткну­тым подолом, она почти пугала своей царственной, дух захватывающей притягательностью», - вспо­минал Пастернак о ней, рисуя восхищенье Юрия Живаго Ларой.

Сцена первой встречи Ларисы Антиповой с Жи­ваго в Юрятине у колодца кажется списанной с встречи Пастернака и Зинаиды Николаевны в Ир­пене:

«Вихрь застиг ее с уже набранной водой в обоих ведрах, с коромыслом на левом плече. Она была на­скоро повязана косынкой, чтобы не пылить волос, узлом на лоб «кукушкой», и зажимала коленями по­дол пузырившегося капота, чтобы ветер не поды­мал его. Она двинулась было с водою к дому, но остановилась, удержанная новым порывом ветра, ко­торый сорвал с ее головы платок, стал трепать ей волосы и понес платок к дальнему концу забора, ко все еще квохтавшим курам. Юрий Андреевич побе­жал за платком, поднял его и у колодца подал опе­шившей Антиповой. Постоянно верная своей есте­ственности, она ни одним возгласом не выдала, как она изумлена и озадачена».

По этому поводу Дмитрий Быков утверждает, упоминая дачу в Ирпене, «где Зинаида Николаевна на спор с подругой соблазняла Пастернака . Она даже бралась мыть пол и демонстративно станови­лась в определенную позу, чтобы произвести впе­чатление на поэта. И, надо сказать, произвела. Хотя об этом я писать не стал, но мне достоверно извест­но, что она его не просто соблазнила, а именно на пари. А потом уже сама удивилась тому, что так раз­будила в поэте страсть. То есть изначально заду­манный ею легкий флирт, к чему, собственно, уже привык ее муж Генрих Нейгауз, вдруг перешел в не­что бурное и серьезное — в замужество, наконец . Если в 1917 году Пастернак относился к жизни, «как к сестре», то в 1931-м он решил на ней женить­ся, так сказать, что привело затем к далеко идущим последствия м».

Соперницей Зинаиды Николаевны в любви к Пастернаку была не столько жена Пастернака Евге­ния Владимировна, сколько жена Асмуса Ирина Сергеевна. Зинаида Николаевна вспоминала: «Од­нажды в его присутствии, забыв, что тут же сидит его жена, Ирина Сергеевна попыталась меня уко­лоть, сказав, что я не понимаю его стихов. На это я гордо ответила, что она совершенно права и я при­знаюсь в этом своем недостатке. Пастернак заявил, что я права, такую чепуху нельзя понимать, и он за это меня уважает».

Наталья Иванова так прокомментировала встре­чу Пастернака с Зинаидой Николаевной в Ирпене: «Пастернак увидел ее в сарафане, с растрепавши­мися волосами, с обнаженными, по-античному ок­руглыми руками, освещенную жарким украинским солнцем. Босая и неприбранная, она сосредоточен­но отмывала пыльную с зимы веранду. Страсть к чистоте, к уборке у нее равнялась творческой стра­сти. Пастернак ахнул — как бы он хотел сейчас, мо­ментально схватить весь ее облик одним снимком! Она отнесла восхищенные слова на счет его га­лантности — впрочем, к галантности ей было не привыкать: появляясь в доме, Нейгауз, несмотря на внушительный срок их супружеской жизни, всегда целовал ей руку.

Пастернаком первой увлеклась вовсе не она, а ее подруга Ирина Асмус. Зинаида Николаевна, напро­тив, сторонилась его. Но Пастернак старался по­мочь ей в ее бытовых делах: если она шла в лес со­бирать хворост, то он тут же, как бы случайно, по­падался ей на пути. Если шла к колодцу с ведром — помогал донести воду до дома; однако она держа­лась со строгостью и не поощряла его ухаживаний. Однажды пропал соседский мальчик — его искали много часов подряд. Николай Вильмонт, желая со­общить радостную весть о нашедшемся, обнаружил их у колодца, где Пастернак что-то горячо говорил ей, а она, глядя ему в глаза, баламутила багром воду в колодце. Зинаида Николаевна не могла понять, как может поэт входить во все мелочи жизни и все уметь, как Пастернак. Ее гениальный муж верхом хозяйственных достижений полагал умение застег­нуть английскую булавку, Пастернак же объяснял ей, что поэтическая натура всегда найдет в быту по­этическую прелесть. Ведь она сама — музыкантша, свободно переходит от рояля к кастрюлям, кото­рые дышат у нее настоящей поэзией».